Анну Михайловну вот уже второй час беспощадно и жестко трахали два комиссара. Эти никогда не останавливались, удовлетворившись одним разом, кончив по быстрому, и ей приходилось полностью отрабатывать то, за что ее покупали.
Вообще, Анной Михайловной представлял ее сутенер, рекомендуя потенциальным клиентам, как графиню, фрейлину из личной спальни государыни. Она и на самом деле была графиней, правда во фрейлинах никогда не ходила, и ей только недавно исполнилось девятнадцать. Революционные события встретила в Петрограде институткой, и, буквально, на следующий же день, последовавший за печально известным выстрелом крейсера «Аврора», в их роскошную квартиру, неподалеку от Аничкова моста, ввалилась пьяная матросня, которая с визгами и улюлюканьем изнасиловала ее, ее мать и двоих сестер, приговаривая, что так теперь и будет с этими «буржуйскими козами» и что, теперь «вы барышни, ножки белые всегда расставлять перед революционным пролетарием будете, по первому его требованию».
Старшая сестра и матушка ее не смоли перенести случившегося, и тем же вечером, ни с кем не попрощавшись, вышли к Неве и завершили счеты с жизнью, оставив двух молодых девушек «принимать гостей».
А те повадились с завидной регулярностью, и еще новых приводили, которым расписали, до чего же «сладкие буржуйки» как они горячи в постели.
А они, Аннушка и Арина, действительно стали горячи: жить хотелось, хотелось хоть как-то продержаться, в надежде на скорое завершение всего этого бедлама, называемого Советской властью.
Но власть все не кончалась, а только крепла, хоть и содрогалась, как стена мазанки, под ударами ее заклятых врагов.
Матросов этих и товарищей их услали на фронт, где они так бесследно и сгинули: кто просто под пулю попал, кого пленным порешили, а кто и сам в перебежчики подался, спасая собственную шкуру.
А в Питере, не смотря на полную разруху и запустение, жизнь, особенно теневая, подспудная стала вновь брать свое и то, что казалось забытым навсегда и похоронено вместе со старым миром стало вылезать из всех щелей.
Разного рода махинаторы, хитрые умом дельцы, проходимцы, аферисты и просто бандиты с большой дороги почувствовали, что время их наконец-то пришло, и постарались развернуться в полную силу.
А куда уж в таких делах без женщин подневольных и согласных на все, за кусок пищи в голодном городе.
Множество юрких жуликов, превратившихся в сутенеров, стало рыскать по улицам в поисках подходящих жертв. И, естественно, находили. Вот примерно так, в очереди за чаем с воблой по талонам, приземистый плюгавый старичок заприметил Анну, высверлил своим наметанным глазом полную опустошенность и безразличие к жизни в молодой женщине и нагнав ее в переулке, посочувствовав ее лишениям, без обиняков предложил работу. А когда узнал, что еще и сестру подключить удастся, то вообще расцвел от радости и даже авансом выдал небольшую сумму, чтобы дамочки могли бельем, поприличнее, обзавестись.
И со следующего вечера все опять вернулось на прежние рельсы: теперь ежедневно в их квартире бывало множество мужчин: и побогаче, и победнее, добрых и озлобленных, пользующих чистых девочек и в «хвост и в гриву».
А квартира за ними сохранилась тоже исключительно благодаря продажному ремеслу: нет, старичок радетель, старался не для них, когда хлопотал в ревкоме, чтобы не «уплотняли сирот, сочувствующих народному делу». Он не хотел терять такое выгодное помещение на бойком месте, вытребовал мандат, вот посему никто на их метры и не покушался.
А старик был действительно из бойких: при прежней власти служил в Английском клубе, на входе, швейцаром, и будучи человеком дальновидным, всегда примечал и в лицо помнил всех гостей и завсегдатаев, которые, в силу либеральности клуба и своей иудейской, в большинстве своем, национальности, и оказались в дальнейшем председателями всевозможных губкомов, ревсоветов и прочих наркоматов и рабкринов.
Зная хорошо к ним подход, он решил напрямую расплатиться своим товаром с власть предержащими, и прямо в Смольный доставил Аннушку и Ариночку на всю ночь. И как оказалось на весь следующий день.
Вот раздолье выдалось «товарищам»! Графских дочек, сначала попробовало высшее начальство, прямо в своих кабинетах, под портретами вождя мировой революции, а затем, удовлетворив свою похоть, отправило к нижним чинам. Так, к утру, они и оказались в гараже, где семеро водителей красных комиссаров имело их до обеда, пока обессиливших девушек не отвезли домой. И здесь старый прохвост поимел выгоду: эти самые водители ему перевезли и кое-что из мебели.
Теперь уже ничто не могло помешать процветать этому успешному предприятию, и графини по рождению, а нынче шлюхи по профессии, практически ежедневно исполняли извращенные фантазии новых хозяев жизни.
А уж они развернулись во всю мощь! И если раньше, тот же рабочий, в одной позе имел и свою жену, без света, в темной комнатушке, и дешевку из кабацкого борделя, то теперь, выбившись в начальники, сверкая золотыми пряжками экспроприированного портфеля, он, по хозяйски, поднимался в третий этаж, негромко стучал в дверь и желал, чтобы сразу обе девушки, прямо с порога делали ему минет. А до этого он знать не знал, что это такое и не посмел бы предложить своей законной супруге взять в рот.
Не обходилось и без, так называемых, «рабоче-крестьянских дней». Это когда их вывозили или в тот же Смольный, где их уже превосходно знали, или на тайный банкет (страна-то, голодает!) где сношали всем пролетарским коллективом, в качестве платы за возможность зарабатывать своим телом.
Анна Михайловна уже никогда не забудет, как трое, совсем молоденьких чекистов трахали ее сразу втроем в кабинете ГубЧК.
Сначала они поимели ее по очереди, но затем, возбужденная водкой фантазия подсказала им новые шалости, и усадив ее на член одного из них, лежавшего на кожаном диване, второй вошел в ее попку, ну а третий пристроился спереди, погрузив свой конец в ее рот. Так ее еще никогда не брали, и к своему стыду, с ней опять случилось то, что иногда происходило, когда ее имели особенно жестко: она стала кончать. Кончать жарко и страстно, сама прыгая на членах, и молодчики, заметив такую прыть и возбуждение еще долго менялись местами, доведя ее до настоящей оргастической истерики.
А потом забеременела Арина. До самого позднего срока, наживаясь на пикантности ее состояния, торговал возможностью переспать с женщиной в положении, старикашка сутенер. И когда уже пришло время разрешиться о бремени, пришла закрытая машина, которая среди ночи забрала ее и навсегда увезла из родительского дома, ставшего публичным. По отдаленным слухам, ребенка, которого она родила, забрали, так и не показав ей, в детский дом, а на ней женился крупный партийный бонза, который был так сражен ее искусством в постели (после родов она вернулась к прежней жизни), что не смог устоять перед ней. Развелся и привел качестве хозяйки в свой дом, где она, ощутив сою власть над ним, превратила его в подкаблучника и отравила всю его последующую жизнь, мстя за все причиненные ей новой властью обиды.
